Сказочка «Сонные ритмы» - СПб Центр НЛП

Иллюстратор: Юлия Алексеева, НЛП-Практик, гипнолог

Сказка «УЛЫБАТЕЛЬНЫЙ СЛОН»
Энергия радости
Время чтения: 3 мин

Сказка «ЛУННАЯ ЗАВИСТЬ»
Энергия восхищения
Время чтения: 3 мин

Сказка «ПРЕУСПЕВАЮЩАЯ ЖАБА»
Энергия спокойствия
Время чтения: 3 мин

Сказка «ДРЕВНЕЙШАЯ ТАЙНА»
Энергия наслаждения
Время чтения: 3 мин

Сказка «САХАРНАЯ СВЁКЛА»
Энергия интереса
Время чтения: 3 мин

Сказка «ПТИЧКА ВЫДЕРИ-РЕСНИЧКУ»
Энергия скрытой злости
Время чтения: 3 мин

Сказка «ЖГУЧИЕ УГОЛЬКИ», ЧАСТЬ 1
Энергия тайной боли
Время чтения: 5 мин

Сказка «ЖГУЧИЕ УГОЛЬКИ», ЧАСТЬ 2
Энергия стыда
Время чтения: 5 мин

Сказка «ЖГУЧИЕ УГОЛЬКИ», ЧАСТЬ 3
Энергия возбуждения
Время чтения: 6 мин

Люди любят радоваться и радовать друг друга. Объединяя все культуры и народности, радость во всём мире выглядит похоже — как искренняя улыбка.

Жил-был человек, который забыл, как улыбаться. Когда он пытался натягивать улыбку, это ощущалась как чужая и лишняя маска на лице. Поэтому он продолжал ходить хмурым, чтобы хотя бы оставаться искренним в своих чувствах.

Одним промозглым осенним днём, человек увидел на пороге своего дома Слона. Слон сказал: «Сэр, я попал в трудные жизненные обстоятельства. Так случилось, что я вынужден обратиться к вам за помощью. Прошу убежища». На самом деле, он ничего не сказал, только смотрел большими и печальными глазами и тихонько дрожал от холода.

И человек знал, что это будет хлопотно, если он сейчас возьмет слона в дом. Целый Слон — это очень много для городской квартиры. Нужно будет выделить место, ухаживать. Всё еще сомневаясь в правильности своего решения, человек открыл слону дверь и пустил его в дом. Выделил место в дальней комнате, включил там теплые батареи, свил большое гнездо из старых одеял, принес ведро воды и несколько охапок морковки, достал с антресолей старую детскую ванночку для слоновьего лотка. Слон едва верил своему счастью и светился от благодарности. И человек, слушая хрумканье морковкой, сам не заметил, как начал улыбаться краешком рта.

Дни шли за днями, держать слона оказалось даже тяжелее и накладнее, чем боялся человек. Каждый день приходилось переодеваться в рабочий комбинезон, вытаскивать ванночку и чистить слоновий лоток большой лопатой. Как-то раз ему это надоело настолько, что он бросил лопату и стал рычать. Тут он посмотрел на себя со стороны и рассмеялся. С чувством юмора у человека было в порядке, поэтому он начал играть с самим собой и представлять всякое разное. Как-то раз он представил, что выгружает землю с бриллиантами, а не кидает навоз. Любовался на сияние воображаемых драгоценных граней и фыркал себе под нос — что за ерунда.

У человека было хобби, выводить редкие сорта томатов. К сожалению, самые экзотические не всегда приживались. Поэтому в другой раз он придумал понемногу добавлять слоновий навоз как удобрение в разные сорта томатов, которые он растил в другой комнате. Эффект был замечательный, в этом деле слоновий навоз и правда показал себя драгоценным ресурсом. И сердце человека пело и радовалось, когда он смотрел на разворачивающиеся листики молодых томатных ростков.

Шла зима. Человек со слоном стали хорошими друзьями, иногда человек ласково шутил, что Слоны — это такие устройства по преобразованию ненужной морковки в ценные томаты.

Когда пришла весна, человек вышел погулять и подышать воздухом. Люди шли ему навстречу и улыбались. Это было непривычно, странно. И тогда человек заметил настоящую искреннюю улыбку на своем лице, которую нисколечко не хотелось прятать. Человек улыбался, и сердце его пело от благодарности и радости. Он нашел свою улыбку, которую так хотел найти.

Когда он пришел домой, Слон просился наружу. Они вышли на весеннюю улицу вместе, Слон и человек. Человек откуда-то понял, что пришло время прощаться. И тогда слон взмахнул своими огромными ушами, поднялся в небо и постепенно скрылся за городскими домами. Вот такой волшебный сон. Слоно-сон.

Жила-была девочка, которая любила играть в лунном свете. Она часто любовалась на Луну из своего окна, придумывала, как поймать лунные лучи, чтобы они всегда были с ней, и чтобы можно было поделиться с другими.

Одной лунной ночью она залезла на крышу и удобно устроилась, чтобы оглядеться. У нее было много замечательных идей, и хорошее предчувствие. Можно сказать, что она была весьма уверена в успехе. С такой высоты город выглядел совсем по-другому. К своему удивлению, она заметила на крышах других девочек, которые к тому же поймали Луну! Казалось, они уже воплотили все идеи девочки, да еще так, как она и мечтала! Кто-то поймал лунные лучи призмой, кто-то научился приманивать лунных зайчиков, кто-то спроектировал систему зеркал… Тут и там лунные лучики спускались на крыши, чтобы поиграть с девочками. Это было красиво, и это вызывало восхищение.

И тут, под холодным и чистым звѐздным небом, девочка поймала себя на странном чувстве, тепленьком, темно-желтом и вонючем, как лужа описавшейся кошки. Этим чувством была зависть. После первой секунды замешательства девочка узнала это чувство, ведь оно уже приходило к ней – и каждый раз это было неприятно и стыдно, и трудно избавиться. Немного помогали переболеть его в добром расположении духа только смешинки, отдых и эвкалиптовый мѐд.

«Ого, как здорово у них получается ловить Луну. Мне бы так хорошо не удалось, я ничего не умею», — сказала себе девочка и печально вздохнула. В этот момент она была в шаге от того, чтобы закрыть шкатулочку с волшебными снами, перестать мечтать и одеть тяжелые башмаки разочарованной повседневности.

Той ночью ей приснился прекрасный сон. Во сне к ней в окошко заглянула лунная ночь и прошелестела: ты уже давно поймала первые ниточки лунные лучей, и ты знаешь, что делать дальше! У каждого свой путь, и так же как ты в глубине души восхищена теми девочками и тем, что они придумали и создали, так же и тобой много кто восхищается! Вспомни, как они признавались тебе, что твоя душа и твой голос прекрасны, словно цветущие яблони, словно индийские специи, словно китайские шелка! Послушай… И лунная ночь еще долго шептала ей на ушко о том и об этом.

Когда девочка проснулась, она глубоко вздохнула, потянулась и почувствовала радостное предвкушение событий нового дня. Она снова нравилась себе, и потому снова могла искренне радоваться успехам других.

Где-то далеко-далеко, в дикой долине стоял древний замок, обнесенный болотистым рвом. Главным сокровищем этого замка была библиотека, за которой присматривал архивариус. Так сложилось, что архивариусом назначили жабу — на первый, второй и третий взгляд порядочную и обязательную.

Жаба занимала важную должность, где всё должно было происходить в своё время. Она приводила манускрипты в порядок. Кое-что даже сочиняла. Всё больше сочиняла и всё меньше приводила в порядок. Так что стала подзапутываться и теряться во времени, а этого было никак нельзя, иначе — какой же она архивариус! Тревожили её эти откладывания, и она отпихивала их прочь. Квакала «Успеется» и успокаивалась.

Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Жаба внезапно обнаружила себя на грани преуспевания. Еле успевала, то есть. Так уже бывало, и обычно она подгоняла себя известными средствами: едой и тревогой. Поэтому она попрыгала в кладовку, притащила оттуда старый медный таз и приготовилась мыть ноги в кофейной усталости: «Если не прибавит энергии, то хоть оправдания обеспечит — дескать, ах как я истощена, я бы и с радостью хоть сейчас, да сил совсем нет».

Жук-плавунец, разбуженный гремящим по лестницам тазом, выглянул из зеркальной глади болотистого рва. Он быстро сообразил, что к чему, и беспокойно запищал: «Жаба-жаба, что ты делаешь! В прошлый раз твои лапы так обожгло, что мы их еле отмыли! Ты что думаешь, тебе силы нужны? Тебе интерес нужен! Выбрать один главный сюжет из десятка, заплетать вокруг него остальные и поддерживать свой интерес хоть чем! Послушай меня, со стороны-то виднее!»

Жаба задумалась. Казалось, в этом трухлявом писке присутствует обоснованный смысл. Чем заняться в первую очередь, чтобы всё успеть? Она ответила себе на этот щекотливый вопрос, бросила тазик, закуталась потеплее и всю ночь разбирала допотопные манускрипты в мягком лунном свете. Вначале ей приходилось подгонять себя, потом она увлеклась и очнулась только под утро, когда всё было готово, и начала заниматься заря.

Так у жабы освободилось немного времени, чтобы управляться с архивами и сочинениями в более равномерной последовательности. Чуть-чуть заранее. Не то чтобы всё перевернулось с ног на голову. Разве что спокойствия и уверенности прибавилось. Приятно, когда можешь доверять себе, обеспечиваешь себе надёжную опору. А впрочем, всему своё время. Успеется. Интересно делать то, что интересно сейчас.

Легенда гласит: «В ночь лунного затмения лесные эльфы спускаются в подземелье, чтобы в многоликих отсветах розового кварца, аметиста, сердолика, авантюрина и других горных минералов просить у земли разрешения создавать волшебные амулеты».

Один из гномов от всего сердца поверил этой легенде, и много лет терпеливо ждал случая лицезреть чудо сие расчудесное, а может и подарок от эльфов получить. И всё-то у него не получалось в затмение оставаться среди неспящих существ. Дни считает-подгадывает, вечером ждёт урочного часа, а потом такая сонливость накатывает, что и леший с ними, с этими чудесами. До сих пор без них славно жили и дальше проживём. Наутро гном не мог понять, что на него нашло, и снова считал недели и дни до лунного затмения. Так проходили годы, в привычной работе и тоске по чему-то большему.

Так бы и не исполнил гном свою мечту заветную, если бы однажды не услышал сквозь сон таинственную мелодию флейты. Уцепившись за неё, он сумел скинуть с себя тяжелую дрёму. Стряхнув с себя остатки сна, он направился туда, откуда доносилась еле слышное мелодическое звучание. Флейта вела вниз и вглубь родных подземелий. Надо сказать, гном уже давно не забирался так далеко под землю и даже чуть подзабыл эти узкие древние тропинки. Странное дело, вместо сонной дремоты и сомнений с каждым шагом он испытывал всё больше и больше ясности и уверенности. Он интуитивно чувствовал, что подбирается ближе и ближе к источнику чего-то ценного. Все чувства обострились: кошачье зрение вело его сквозь кромешную тьму...

Несколько эльфов плавно двигались по кругу, создавая собой причудливый танцующий рисунок. В центре небольшой ниши были рассыпаны различные горные минералы, и от них исходило мягкое сияние. Когда эльфы заметили зачарованно застывшего гнома, то рассмеялись. И вовсе не удивились. Как будто сами пригласили его, ждали гостя. Они предложили ему забрать один из волшебных амулетов в награду за упорство. Гном долго выбирал... и не смог выбрать. Всё происходило было как надо, как он и мечтал. Да и камни были все понятные, с известными свойствами. Только почему-то не мог решиться. Он так долго и упорно двигался к воплощению своей мечты, что сил уже не осталось...

Гном глухо прошептал: «Я видел лесных эльфов, которые спустились в гномье подземелье — этого довольно». Эльфы снова рассмеялись: «Пока ты шёл сюда, твои чувства обострились. Прими этот дар, и прими наше благословение чувствовать через него радость и наслаждение. Откроем тебе тайну: наслаждение жизнью — это древнейшее предназначение всех живых существ». Гном поблагодарил эльфов за щедрость. А потом и сам не заметил, как уснул мёртвым сном, а проснулся на обычном месте, как ни в чём не бывало.

Тот суровый простой гном и поныне чувствует верхний мир в его целостности и созвучии, как бы далеко ни забирался в подземелья: плеск ручьев и завывания ветра, ароматы цветущих яблонь и земляники, далёкое пение птиц и дыхание диких зверей, и ещё много такого, о чём и рассказывать-то не след. Каждый день ощущение связи с потоком жизни наполняет его удовольствием и новой энергией — и даёт ценные подсказки.

«Небо такое красивое...» — в стотысячный раз любовалась фабричная девчонка, сидя на шатком стульчике среди сахарной свёклы. Небо и свёкла, словно два титана, две основы мироздания. Небо — неуловимо изменчивое, загадочное, богатое. Свёкла — одинаковая, понятная, копеечная. А может, это был редис или картофель. Этой девчонке весь мир казался сельскохозяйственной фабрикой, а потому какая разница... лишь бы небом вволю любоваться.

Как-то раз она съездила в город. Там мастерили и продавали фитюльки на любой вкус и цвет: сплетали, валяли, выстругивали, раскрашивали, лепили. Только вот поделки прославляли родной край и не отличались разнообразием. Плетёная свёкла. Глиняный кувшин с узором из свёклы. Стульчик для огорода свекольного цвета. Много всего, а даже попробовать не захотелось. Она отстранённо шла вдоль торговых рядов, тут же забывая увиденное. Зачем это всё... Ведь небесные сферы так прелестны и всегда рядом.

Такой уж она уродилась, сахарная девочка среди сахарной свёклы. Любила красоту более всего на свете, и лишь в прекрасных образах видела смысл. Благосклонное небо так часто наполняло широко распахнутые её глаза, что они стали казаться огромными и глубокими. Зато руки оставались слабыми и бессильными, не в силах прикоснуться к земной грязи, пожертвовать чуткую нежность на алтарь грубой пользы. Так и ходила она целыми днями среди фабричных полей. Мечтательное полоумное пугало.

Иногда у неё всё-таки бывали всплески обычных земных желаний: что-то сделать своими руками, вышить узор, порисовать. Только куда ей, если руки висят вдоль тела плетьми, как у барышни-белоручки. По крайней мере, ей так говорили старшие: «Куда лезешь», «Ой, всё равно не сумеешь», «Незачем тебе». Слышать подобное довольно неприятно и оставляет труднорастворимый осадочек неуверенности в своих силах. Проще всего оказалось забывать о своих желания. Хуже всего было то, что вместе с другими желаниями уходило и желание жить. По капле уходила сама жизнь...

И всё же девчонка нашла свой путь сохранения себя. Случайно взглянув на небо открытыми ладонями, она втайне стала воображать, что её желания — это светящиеся разноцветные облачка, которые можно приманивать и приручать. Цвета символизировали разные ценности: благородство, красоту, равновесие, удовольствие. Она играла в эту фантазию и почти по-настоящему чувствовала, как пушистые облачка желаний окутывают и наполняют руки особой волшебной силой, помогают учиться, подбадривают и вдохновляют: «Давай вместе, мы поможем».

Первым возвратилось желание видеть и создавать красоту. Вскоре у неё начали получаться фантастические поделки и рисунки существ, которых она видела в очертаниях небесных облаков. С тех пор желание божественной красоты перестало подавлять и стало подпитывать желание жить. Она брала многоцветную красоту мира природы и — насколько умела — передавала её миру людей. Вкус к жизни не заставил себя ждать, а там и свёкла с редисом начали раскрывать свою божественную сущность.

«Тропическая птичка, потрясающей красоты голос. Вы слышали, как она поёт?» — так про неё говорили. И она была довольна жизнью, ведь у неё много перспектив и хороших предложений. По крайней мере, так она повторяла другим птицам.

У птички был секрет, который не давал ей в полной мере наслаждаться: она выдёргивала свои перышки и расклёвывала клювом лапки. Нипочему, просто от волнения: «Примут ли меня так хорошо, как всегда? Или будут дразнить и смеяться». Вначале ей удавалось это прятать, она вынуждала себя соответствовать ожиданиям, которых становилось всё больше.

Как-то раз птичка проснулась и почувствовала себя беспомощной, как пойманный в клетку птенчик. Она безумно испугалась накопленному объёму стыда и отчаяния. Как будто у неё вот-вот пропадёт голос и желание что-либо делать. И тогда она рванулась и полетела, куда глаза глядят.

«Сумасбродная птица! Ты едва не врезалась в меня!» — от этих криков она очнулась. Здоровенный лось. От возмущения она заверещала как базарная сорока. Это была другая сторона, гораздо более искренняя и захватывающая, хотя и неотёсанная.

В этом лесу птичка осталась жить и освобождаться-отряхиваться от ожиданий. Потихоньку начала петь. Только теперь уже свои собственные песни, которые сама сочинила — и мелодии находили глубокий отклик у новых слушателей, птиц и зверей. Лось же, пробегая мимо, высказывался в своем духе. Раньше это порушило бы всё настроение. Как ни странно, теперь птичку это смешило. Так, с её подачи лось получил прозвище Хамлось.

Однажды птичка пела о свободе. Шум ветра подпевал ей. Хамлось, пробегая мимо, почему-то замедлил свой бег, остановился, прислушался... через несколько минут птичка заметила его среди слушателей, которые замерли и ловили каждый звук в тишине. И увидела, что по морде его текут слёзы, что он отправился в какие-то свои воспоминания. И она поняла, что она победила. Совершила нечто: нашла свой голос и умеет спокойно и с удовольствием делится своим талантом, своим звучанием.

Буквально через несколько дней ей удалось разыскать знакомые места. Она совершенно спокойно заснула тем вечером. А проснувшись, с легкостью встала и почувствовала радостное предвкушение. В тот день, плавно перешедший в вечер, она пела особенно красиво. И как будто вселесная известность спустилась на неё оберегающим плащом, другие птички начали на разные лады повторять её песни о свободе и вере в свои силы, любви и вдохновении, рассветах и закатах. Перезвоны-перекаты-чириканья... как будто весь мир поддерживает и откликается эхом радости.

«Если я не говорю о своих чувствах — это не значит, что я ничего не чувствую». Когда не умеешь выражать эмоции и копишь их в себе, их становится слишком много. Невыносимо много...

Жила-была идеальная женщина. Абсолютно идеальная. Она и сама считала себя идеальной, и превращала свою жизнь в картинку. У нее родилась дочка — маленькая девочка. Смешливая, живая, талантливая, творческая егоза, которая не вписывалась в понятные рамки. Это пробуждало в идеальной женщине чувства, запертые в специальных черных ящиках, вызывало у женщины какое-то зудение, гудение, волнение, когда она находилась рядом с дочкой. Как будто все чувства и тёмные стороны, которые у неё просто нет сил пережить, которые она не может позволить себе увидеть, которые она предпочла забыть, закрыть, отказаться — все они просыпались рядом с этой девочкой. И всё же она старалась быть доброй, хорошей, идеальной мамой. Вначале просила вежливо: «Веди себя прилично, не лезь в черные ящики, там ничего интересного. Там моя страшная боль. Если вырвется, и тебе достанется». Девочка не понимала – ведь она была ещё такая маленькая, и ей было любопытно… Не понимала, зато буквально чувствовала последствия на себе. Чтобы хоть как-то общаться со своей мамой, ей приходилось быть немножко мертвой. Соответствовать хотя бы в чем-то.

Если девочка хотела чувствовать себя живой, она должна была оставаться одна. А огненной энергии жизни у девочки было много, и это требовало поддержки наставника, который провел бы её по пути сохранения внутреннего огня и раскрытия своего творческого потенциала навстречу к целостности, жизненному счастью. Немногие девочки могут сохранить свой внутренний огонь сквозь взросление без поддержки взрослых. Настало время, когда у нашей девочки внутренний огонь начал то искрить, то потухать. Сама того не зная, она делала выбор: «Чего я хочу? Соответствовать, быть как мама, похожей на картинку? Или я хочу чего-то большего? Хочу ли я нести свой внутренний огонь через этот идеальный мёртвый мир и будить его? Хочу ли я быть настоящей, хочу ли я быть собой?».

Вопрос оставался открытым, нерешённым. Энергия уходила и туда, и сюда. С одной стороны, соответствовать, с другой стороны, оставаться собой. От этого девочка будто раздвоилась. В одной жизни она получала образование, общалась, работала. А в другой компенсировала это какими-то выходками, прожигая свою жизнь тем огнем, который ещё не научилась приручать. Идя по своему пути как по дорожке из горящих углей, девочка испытывала многие множества эмоций, чувствовала себя канатом, который перетягивают. В этом был парадоксальный баланс, который удерживал её равновесие. И она умела сохранить этот баланс даже в самые непростые моменты, у неё хватало сил. Поэтому, она продолжала идти. И вопрос продолжал быть открытым.

На этом пути не обходилось без временных потерь. Чувства, которые она не могла полностью прожить — ведь её никто не научил проживать чувства, она не видела, как это делается — складывала в чёрные ящики. Потому что она знала, как складывать в чёрные ящики, видела это. Уж что-то, а набор чёрных ящиков девочка получила в полном объеме. Идеальная мама даже научила, как с ними обращаться: «Это от твоей бабушки, это от прабабушки, а это от меня. Может быть, у тебя достанет сил их открыть, у меня не хватило, извини». Поначалу наша девочка просто задвинула их куда-то подальше: «Потом разберусь, а может и выкину». А потом пришёл момент, когда перетягивание канатов стало уж слишком невыносимым. Тогда она отколупала от себя кусочек и положила в чёрный ящик. Ей стало легче. Она заметила и оценила разницу —ей действительно стало легче. И сделала разумный вывод: если станет слишком паршиво, можно отколупнуть от себя кусочек живого чувства, живого угля, прожигающего насквозь, положить его в чёрный ящик и сохранить до поры до времени, пока не хватит сил. Но это будет ещё нескоро...

Так она и ходила, слегка дырявая, отколупывая от себя кусочки. Её тело довольно быстро стало отражать происходящее с чувствами. Тело ей помогало, она помогала телу, у них была прям идиллия. В какой-то момент эта «идиллия» достигла пика. Тогда девочка настолько горела всеми чувствами разнообразными, что хотела расколупать себя на кусочки, всю спрятать в чёрные ящики и перестать существовать. Исчезнуть, разделив себя на спрятанные в разных местах «могилки». Чтобы её никогда не нашли, а если нашли, то пусть хоть успокоят. Успокоят — тогда это казалось невероятным и несбыточным. И её можно понять.

Время шло, она училась так или иначе общаться со своими чувствами, и тело вместе с ней, на той же волне. Когда она стала более взрослой, то стала потихонечку открывать эти чёрные ящики, пересчитывать и переписывать их содержимое. Если несколько раз переписать историю, которую рассказывает уголёчек, он вспыхивает, потухает и становился комфортной температуры. Благодаря этому становится больше сил, больше интереса к жизни. Возвращаются черты характера, которые были свойственны раньше, такие как нежная мягкость, кокетливая стеснительность, смешливость — восхитительно богатые оттенки смешливости.

Главный герой этой истории — девочка, у которой жгучие угольки слишком ярких чувств были упрятаны по специальным чёрным ящикам. Она как будто знала и не знала, что находится в каждом ящике. Видела — и не видела. И слышала, как там бьется и трепещет живая птичка её души в каждом ящике, и как будто этого не было. Это был долгий путь освобождения себя, приведения себя к целостности. Она думала, что нужно разработать какую-то схему, какую-то систему. Перебирала причины. Может быть, дело было в том, что её мама слишком идеальная? Может быть, надо было и самой сделать выбор в сторону «идеальности», а не в сторону горения огня?

Запертые чувства были привязаны к воспоминаниям. Самое интересное, что воспоминания-то были — ничего особенного. Скорее всего, вы бы не обратили на них внимания ни в новостях, ни в разговоре. Дело было во внутренних чувствах — в личном восприятии. Можно сказать, в ящиках лежали бытовые предметы: вилка, половник, зеркальце, губная помада, маечка с принтом. Обычные предметы, не магические. В одном ящике лежали чистое бельё: едва успела добежать до туалета и так переживала, что положила чистое бельё в ящик, чтобы ещё десять-пятнадцать лет переживать. Ну, в общем, вообще ничего такого.

И это было странно для неё самой, почему она не может открыть ящик и достать обычный половник. Почему этот половник вызывает у нее такие бешеные эмоции, как будто он под напряжением? Как будто, если она возьмет в руки этот половник, случится что-то страшное, что она не выдержит, не сможет перенести. Вполне естественно, что иногда она злилась, и даже могла кричать в истерике: «Вы, чёрные ящики! Убирайтесь из моего дома! Я, вообще! Перееду от вас! Вы мне не нужны! Почему вы здесь?! Это вы виноваты, что были здесь, что я в вас могла сложить свои эмоции!!! Если бы у меня не было такого искушения, я бы отплакала, отсмеялась и уже не надо было бы мне видеть вас каждый день! Видеть одно и то же каждый день...»

У неё были какие-то отношения, но это были не те отношения, которые хотелось по-настоящему. В чём-то они ей помогали открывать ящики, а в чем-то добавляли новых. Вообще, у девочки мало на что хватало внимания, кроме этих чёрных ящиков. Когда она была не дома, она думала о них. Когда она была дома, она смотрела на них. Когда она засыпала, она видела их во сне. Когда она просыпалась, первое, что она видела — это были ящики. Каждый день она оглядывала свои владения из полузабытых событий и говорила себе: «Это моя доза стыда на сегодня».

Снова и снова она искала всевозможные причины и думала, что если найдет одну достаточно вескую, то получит универсальный ключ, открывающий замочки всех ящиков, и не надо будет мучительно подбирать отмычки, голосовые пароли, комбинации цифр. Не надо будет часами сидеть над замком каждого ящика… Открывать воспоминания — это была достаточно трудная и кропотливая работа. Легко отодрать от себя кусочек горящего угля и спрятать куда подальше, чувствуя себя немножко мёртвой и успокоенной в то же время. Трудно вернуться обратно. Трудно разбудить свое сердце. Трудно объяснить, уговорить, попросить прощения, размолить — ведь все эти угольки были живые, и они жертвовали собою ради сохранения жизни девочки. Все эти годы нахождения в черных ящиках, в запертости, вдали от всех были тяжким испытанием не только для девочки, но и для её зажатых эмоций.

Огонь продолжал поддерживать эту девочку, именно от этого огня и загорались слишком ярко все эти угольки. С огнем надо уметь обращаться, а девочка училась сама этому, и когда он слишком сильно полыхал, было невероятно трудно удержаться от искушения засунуть ещё кусочек себя в ящик и потом долго и мучительно его оттуда вытаскивать, живя скучной жизнью, которая казалась ещё более мертвой, чем та, которая была у ее матери.

Время летело довольно быстро, девочка и сама не заметила, сколько лет прошло. Она стала гораздо более взрослой, гораздо более ответственной по отношению к своей жизни. Научилась управлять многими эмоциями и быть благодарной своему пути, благодарной даже чёрным ящикам. Возможно, её многому научил именно процесс выцарапывания из каждого ящика частичек своей живой души. Это было не так просто, зато с каждым возвращенным кусочком она становилась всё сильнее, всё более цельной.

Ну так вот... Девочка эта... Женщина... Молодая, уверенная, красивая, живая, творческая, интересная... Научилась защищать себя и от реальных событий, и от выдуманных. И она знала, что существует какая-то поддержка внутри неё... что она всё равно, так или иначе, придёт к целостности. Так или иначе, откроет всё эти ящики и смело встретит все опыты, которые приготовила для неё жизнь.

В Японии есть красивая традиция восстанавливать разбитые вещи, ценить их за пройденный путь, почитать их историю. Отреставрированные вещи становятся даже более дорогими... этого было недостаточно. Просто почувствовать себя ценной, чистой и красивой — этого было недостаточно для исцеления. Она знала, что сможет это сделать, и всё равно подозревала, что в ней притаилась какая-то скрытая брешь, через которую утекала энергия.

Она уже научилась приручать свой внутренний огонь с помощью творчества, управления состояниями, опоры на спокойствие. И этот огонь продолжал исцелять, расплавляя отдельные кусочки и соединяя их заново. И всё-таки были какие-то надтреснутости, которые требовали более высокой температуры, чем тот мерный ровный огонь, который она привыкла поддерживать. Тот яркий бушующий огонь, который требовался для полного исцеления, она боялась зажечь в себе. Она помнила, как обещания наслаждения оборачивались огромной болью и рассыпанием на кусочки, распихиванием себя по чёрным ящикам с желанием исчезнуть.

В глубине души она понимала: чтобы обрести целостность, ей нужно достигнуть пика состояния во всем своем существе, чтобы все её части объединились и горели одним и тем же светом. Чтобы каждый осколок разрешил себе расплавиться и объединиться в общем огне. Также она понимала, что она не сможет в нынешнем ее состоянии выдержать это. Не была уверена в том, что выдержит это высокое напряжение. Она чувствовала тревогу и страх, и в то же время какое-то предвкушение. Подобно птице феникс, она чувствовала, что время объединения всех ее частей близится.

Ей и хотелось открыть оставшиеся чёрные ящики, и не хотелось. В общем, она просто продолжала болеть и волноваться, считая это лучшим из известных ей вариантов. Она думала, что должна соответствовать каким-то формочкам, чтобы общество ее приняло. Эта девочка долго боялась... до тех пор, пока ей не надоело бояться. И тогда она решила: «Зачем мне бояться, я устала бояться, я уже там всё знаю. Я уже похожа на тех, кто боится собственной тени и живёт мёртвой стабильной жизнью, боится принять этот огонь, эту искренность».

Когда ей надоело бояться, она почувствовала облегчение. Она почувствовала такое доверие к себе и своей интуиции, которого давно не чувствовала — может быть, она чувствовала что-то подобное далеко в детстве... или ей снилось это чувство глубокого спокойствия и доверия — как будто укачивают на руках. Как будто мир её принимает, и она принимает этот мир, и этот мир для неё, и она для этого мира, и всё так, как должно быть. И она позволила себе погрузиться в ощущения полностью. Погрузиться в ощущения, звуки, образы, запахи, вкусы. Погрузиться в танец каждой своей отдельной части, всех своих частей. И они затанцевали свой танец, сначала медленно, потом ещё медленнее... потом быстрее... и снова медленно.

Этот танец продолжался и продолжался. Иногда ей казалось, что она задыхается. Иногда её тошнило. Она плакала, смеялась, хватала обрывки листочков, чтобы что-то записать или зарисовать. Она как будто проходила через все этапы своей жизни... или не своей жизни... заново. И с каждой секундой... не той секундой, которая проходит в реальном мире, а той секундой, коротая проходит в одном из параллельных миров... происходило великое огненное единение и обновление.

Как будто она проходит все эти этапы заново, и каждый раз выбирает прожить чувства до конца. Не положить горящий уголёк в черный ящик — а имея рядом черный ящик, который может принести облегчение — перетерпеть, прожить полностью ту последнюю пиковую секунду, когда уголёчек вспыхнет! Ярче всего... И потухнет, успокоившись. Принять в себя всю энергию проходящих событий, пик этой энергии, который и составляет бурление, кипение жизни.

И она как будто шла по горящим углям.. как будто плыла сквозь бурное море... и это продолжалось и продолжалось бесконечно долго. Казалось, что это никогда не закончится. Казалось, что это закончится вот-вот. Все эти события танцевали и танцевали, снова и снова проносясь перед нею и сквозь неё, и она вздрагивала от вспыхиваний тех уголёчков, которые отдавали ей свою энергию, сохраняя свою целостность, оставаясь изначально цельной. Так продолжалось до тех пор, пока она совсем не обессилела и не провалилась в безвременье.

Когда она очнулась, она не понимала, как себя чувствует. Она чувствовала и обессиленность, и бодрость. Когда она попробовала встать, у неё это не очень-то получилось, но она как-то добралась до кухни, выпила водички. У нее в чувствах продолжал происходить какой-то сумбур, она не до конца понимала, что происходит. Постепенно, все начинало вставать на свои места: она вспоминала, где она находится, как ее зовут, что произошло. Потребовалось некоторое время, чтобы она пересмотрела планы на свою дальнейшую жизнь.

И потребовалось еще время, прежде чем она осталась довольна целями, которые поставила перед собой. Какие-то цели она пересмотрела и добавила новых оттенков, какие-то отменила, поставила новые. Ей, в общем-то, нравилась та жизнь, которой она жила до сих пор. И теперь, когда она была цельной, когда она чувствовала себя чистой внутри и снаружи... чувствовала, что всегда поддержит саму себя... всё было совсем по-другому. Все было настолько более устойчивым, настолько более достойным доверия, настолько более осмысленным, что было трудно поверить... что так бывает.

Она ещё долго привыкала к этому ощущению, что земля не начнёт уходить из-под ног в следующую секунду. Творческая, умная, веселая — вскоре она научилась управляться с теми ресурсами, которые стали ей доступны. И... она почувствовала внутреннее тепло, и наконец-то разрешила цветочку своего сердца открыться чуть-чуть больше — и пропускать через себя чуть больше глубоких чувств, чем до этого. Те, кто выбрал свой внутренний огонь и научился с ним обращаться, рано или поздно получают право гореть открыто.